— Но теперь она в городе? Девушка, что была с тобой вчера на приёме, сказала.

— Ева? Меньше слушай её, — хмыкает Роман. — А если и так, тебе не о чём волноваться.

Мы подъезжаем к Юлиному дому, и Должанов говорит, что подождёт меня в машине. Юли дома нет, поэтому я открываю ключами, что она мне вручила «на всякий случай», быстро принимаю душ, переодеваюсь, достаю удобную одежду для репетиции. Хорошо, что пакет с балетками не выложила из сумочки, а то пришлось бы в носках. И уже через двадцать минут сажусь обратно в машину к Роману.

Когда подъезжаем ко входу центра творчества я ощущаю внутри сильные толчки. Сейчас мы увидимся. Это слишком волнительно после вчерашнего, слишком… Слишком.

Я трушу. Как двенадцатилетка, блин.

Роман провожает меня до самого входа и машет рукой на прощание. Я благодарю его и тороплюсь скрыться за массивными дверями. Здороваюсь с вахтёршей и спешу через длинную галерею на цокольный этаж. Шаги кажутся слишком громкими, как и биение сердца.

Пройдя мимо раздевалок, я замираю на пороге. Максим стоит ко мне спиной посреди зала и разматывает бинты с запястий. Наверное, тренировался в силовых трюках. В танцклассе он один, свет тоже включен не на все лампы. В приглушённом их свечении парень кажется выше и шире в плечах.

— Чего застыла на пороге, Пёрышко? — спрашивает не оборачиваясь, заставляя вздрогнуть от его голоса.

— Привет, — говорю приглушённо и вхожу в класс. Если вчерашнее мне и правда приснилось, то я не хочу просыпаться. Уж точно не сейчас. А может быть и никогда.

Глава 40

Максим

Поворачиваюсь и смотрю на неё внимательно. Нина замирает на пороге. Она сначала опускает глаза, но тут же вскидывает их на меня. Не доверяет. Сомневается.

Мы это исправим.

Стаскиваю бинты окончательно и бросаю их в угол. Вчера на вертушках немного потянул связки на левом запястье, но в перетяжках с партнёршей работать не люблю, боюсь не почувствовать её, когда будет нужно.

Подхожу к Нине вплотную, она ведёт меня глазами не моргая. Вздрагивает, когда заправляю ей прядку за ухо.

— Нина, разве ты не знаешь, что должна делать девушка, когда видит своего парня? — не могу сдержать улыбку.

— Откуда же? У меня его никогда не было, — говорит так серьёзно, что я на секунду даже начинаю сомневаться, включилась она в заигрывания или говорит без задней мысли.

— А в девчачьих сериалах что показывают?

— Я люблю ужасы, — на вишнёвых губах без капли помады всё же появляется тень улыбки. — Не думаю, что тебе понравится, если я перережу тебе горло.

А Малина с юмором. Так ещё вкуснее.

— Точно. Совершенно не понравится.

Наклоняюсь и прикасаюсь к её губам своими, и Нина, дрогнув длинными ресницами, прикрывает глаза. Медленно смакую, растягивая томительную прелюдию к поцелую. Сам себя дразню.

— Так тебя придётся всему учить? — жду, пока посмотрит на меня снова, жадно впитывая её смущение от моих слов. Настоящее, искреннее, а не делано-жеманное. Чистый кайф. — Урок первый, Пёрышко…

Главное — держать себя в руках. В руках, Макс. Сидеть. Смирно. Нельзя. Пока…

Она действительно очень нежная и сладкая, как мне и представлялось. Трепетная и вкусная. Я вчера дороги под колёсами не видел, когда домой ехал, вспоминая её тихий стон во время нашего поцелуя. То, что она сейчас призналась вроде бы в шутку, что парня у неё не было, я и так давно понял. Но сразу почувствовал, какая отзывчивая. Уже сотню картин с ней нафантазировал в голове, да так, что душ пришлось принимать дома несколько дольше.

Нина отвечает на поцелуй, раскрывает губы. Блин, хотел же просто немного понежничать, подразнить, а у самого предохранители дымятся. Ныряю языком к ней в рот и сам едва не стону. Разве девчонка может быть такой сладкой? А когда её язычок тянется в ответ, решаю пока сделать паузу. Потому что репетиции вот-вот может не быть. Но Нина как на зло, хотя уверен, что неумышленно, облизывает середину нижней губы и немного прикусывает её. Ей понравилось.

— Если будешь так делать, — нажимаю слегка на подбородок, освобождая её губу. — Положенные по этикету шесть недель выдержать не получится, Нина.

Смотрю, как она непонимающе сводит брови, а потом вспыхивает, впрыскивая мне в кровь ещё одну дозу по имени «Малиновый кайф».

— Да и вообще, кто придумывает этот дурацкий этикет? Глупость же, — подмигиваю и улыбаюсь, повергая её в ещё большее смущение. — Давай разминаться.

Нина проходит к станку и разминает ступни, выполняя Relevé на полупальцы, тянет спину в прогибе. Я ухожу сменить майку, эту уже хоть выжимай. Пришёл минут на двадцать раньше Нины, нужно было добить сольную часть. Надо настроиться на танец, нельзя отвлекаться, когда она в воздухе, когда от моей внимательности зависит её жизнь и здоровье. Умываюсь холодной водой, обтерев шею и затылок, переодеваю майку и возвращаюсь в танцкласс.

Нина выполняет растяжку на станке, разъехавшись в глубокий шпагат. Одна ступня на полу, вторая пяткой за станок едет максимально вперёд. Нина ловит мои взгляд через зеркало, но сосредотачивается и продолжает. Потом меняет ноги и растягивает правую. Снова жалеет её подсознательно, оберегая старую травму связок.

Подхожу ближе, как раз, когда она в растяжке, кладу ладони чуть ниже поясницы на тазовые кости, стараясь выключить внутреннего похотливого кобеля, сразу завилявшего хвостом.

Сидеть. Сейчас мы работаем.

Нина разъезжается до упора, но я продолжая давить. Она охает и хватается руками за станок.

— Спину держи, — напоминаю, продолжая садить её ниже. — Расслабь мышцы, Нина, не мне учить балерину растяжке.

Зыркает волчонком на меня, сжимает зубы, пока я продолжаю пружинить, но потом сдаётся и бьёт меня кулаком в плечо.

— Хватит!

Отпускаю её, и Пёрышко сваливается на пол, подтягивая к себе ноги, морщится и смотрит из-под нахмуренных бровей.

— Больно вообще-то. Ты садист, Максим.

— Только в пределах танцкласса, Пёрышко, так что не бойся. Вставай.

Нина подводит глаза к потолку и поднимается. Включаю музыку и начинаем работать. Замечаю, что она слишком концентрируется, почему-то избегает смотреть в глаза. Решаю дать ей немного свободы, тоже пытаюсь сфокусироваться на движениях, впаивать их в музыку, но получается с трудом. В контемпе сложно абстрагироваться, а тем более, когда к конкретной партнёрше шерсть дыбом.

Делаем серию парных поворотов, останавливаясь почти у зеркальной стены. По постановке Нина впечатывается мне в грудь спиной, я кладу руки ей на плечи и вынуждаю сесть в глубокое плие. В этом моменте загвоздка уже не впервые, она садится с твёрдой спиной, а нужно «стечь» в приседание мягко и расслабленно. Но в это раз у неё получается как надо. А потом… Потом я понимаю, что не способен продолжать.

Фонограмма продолжает играть, но вместо поддержки я замираю. Замирает и Нина, ловит мой взгляд в зеркале. Мы стоит очень близко — соприкасаясь. Я наклоняюсь и прижимаюсь губами к её шее. Ощущения, будто я прошёл пешком Сахару и сейчас наконец припал к живительному источнику.

Нина резко выдыхает, вздрагивает, но не отстраняется. Хорошо. Понимаю, что для неё это слишком сильная и слишком скорая откровенность, но запретить себе не могу.

Оставляю дорожку поцелуев на её чуть влажной после танца коже, веду языком, глядя в глаза через зеркало. Полные губы приоткрываются, показывая ровные белые зубки. Глаза блестят, грудь трепещет от частого дыхания. Мне нравится её реакция. Нравится моя реакция.

Целую линию подбородка, а потом легко прикусываю мочку уха, потянув за маленькую серёжку. Кладу ладони на талию, прижимая к себе. Нина чувствует ягодицами мою реакцию на неё, часто моргает и снова закусывает свою губу.

А я не могу остановиться. С ума схожу. Мне нужно что-то ещё, хоть что-то. На ней спортивные штаны с низкой посадкой и короткая футболка, открывающая узкую полоску голой кожи. Легко касаюсь пальцами, ощущая, как Нина инстинктивно напрягает пресс. Я чувствую лёгкий рельеф мышц подушечками пальцев. За несколько недель Пёрышко быстро восстановила форму. Больше не держу её взгляд через зеркало своим, позволяя самой выбирать, куда смотреть. Сам же наблюдаю за своими действиями. Скольжу пальцами вдоль резинки её штанов, чувствую, как кожа на животе Нины покрывается мурашками. Отзывается девочка.